Дети Арбата - Страница 114

114

Зоя надписала конверт, протянула его графологу, кивнула Варе:

– Пиши!

– Нет, не хочу, – отказалась Варя. У нее было всего восемь копеек на трамвай. Да и кто может определить характер, тем более по надписи на конверте, ерунда все это!

Но Зоя уже вручила графологу рубль.

– За нее и за меня.

Варя надписала конверт. Они вернулись к компании, никто не обратил внимания на то, что они снова рядом, это в порядке вещей, любой может отойти и вернуться.

Появился Мирон, произнес что-то невнятное и опять исчез.

Когда Зоя отвлеклась разговором с одним из Волей, Рина тихо сказала Варе:

– Поедем в «Савой», но без Зои.

– Куда я ее дену?

Рина пожала плечами: мол, твое дело, тебя берем, а ее нет, отделывайся как знаешь. Солнечно улыбаясь, Рина отвернулась, будто ничего и не говорила.

И они стали уходить, не все вместе, а по одному, как-то очень ловко и незаметно, как фокусники… А теперь откройте глаза, никого нет.

Зоя и Варя остались одни.

– Смылись, – прошептала Зоя и заплакала.

– Ты надеялась, что тебя проводят в автомобиле? – насмешливо спросила Варя. – Или на извозчике, на резиновых шинах?

– Свиньи они, – мрачно проговорила Зоя, – а главная свинья – Рина, воображала конопатая. Рыжая.

Они пошли по аллее, смешавшись с эрмитажной толпой, толпа была густая – и в театре, и на эстраде, где выступал джаз Цфасмана, объявили антракт. Они совершили два скучных круга и увидели Ику на том самом месте, где весь вечер топтались.

– Девочки, – закричал Ика, – а я вас ищу. Пошли, быстро!

– Куда? – спросила Варя.

– В «Савой». Ждали на остановке, вас нет, все уехали, а меня послали за вами.

– Нам никто ничего не сказал, – возразила Зоя.

– Не знаю, – Ика не хотел объясняться, – вы чего-то не поняли. Поехали, быстро!

16

Компания уже сидела за большим овальным столом. Появление Вари и Зои не вызвало никаких эмоций, пришли – садитесь. Так Варя и не поняла, вернулся Ика за ними по своей воле или по поручению.

За столом шел разговор о какой-то Алевтине, убитой из ревности мужем-бухарцем. Рина была на суде.

– Его выручил защитник Брауде, – рассказывала Рина, – разливался, судьи уши развесили… «Турникет у входа в „Националь“ вовлекает наших девушек в порочный круг ресторанной жизни». – Она покрутила рукой, показывая, как вертящаяся дверь вовлекает девушек в порочный круг ресторанной жизни.

– Убил женщину – и за это всего два года! – возмутилась Зоя.

– И то, наверное, условно по причине культурной отсталости.

Левочка улыбался, как херувим, мило обнажая косой зуб.

– А если ходить не через главный вход, не через турникет, тогда не вовлечемся?

– Во всем мире люди проводят время в ресторанах и кафе, – сказал Вилли Лонг.

Воля-маленький закрыл лицо руками и, раскачиваясь, как мусульманин на молитве, забормотал:

– Бедная Алевтина, несчастная Алевтина, за что ее зарезал дикий бухарец, зарезал, как курочку, зарезал, как цыпленочка.

– «Цыпленок жареный, цыпленок пареный, – запел Воля-большой, – цыпленок тоже хочет жить…»

– А если убрать турникет, сделать просто двери, тогда порочного круга не будет? – опять спросил Левочка.

Появился Мирон, усаживаясь за стол, сообщил:

– Кончает партию, сейчас придет.

– Идет! – объявил сидевший лицом к двери Вилли.

К их столу приближался человек лет двадцати восьми, коренастый, широкоплечий, с маленькими усиками, в блестящих черных лакированных ботинках, в великолепном костюме, сидевшем на нем несколько небрежно, а потому и лучше, чем на безукоризненном Левочке. Он пересекал зал легкой, уверенной, но настороженной походкой, кивая знакомым и улыбкой отвечая на приветствия. Это был Костя, знаменитый бильярдист, о котором вскользь упоминал Мирон в «Эрмитаже».

Компания его приветствовала. Он обвел стол медленным взглядом, взгляд был странный, шальной и в то же время недоверчивый, что, мол, здесь за люди, которых он, между прочим, знает как облупленных. Взгляд задержался только на незнакомых Варе и Зое.

Он сел рядом с Варей.

– Ничего не заказали, – определил Костя.

– Рина рассказывала про Алевтину, она была на суде, – ответил обходительный Левочка.

Прямолинейный Ика грубовато поправил:

– Тебя ждали.

Внимательно посмотрев на Ику, Костя сказал:

– Жалко Алевтину, хорошая была девочка. Я ее предупреждал – не связывайся с бухарцем, не послушалась.

Говорил он медленно, четко, растягивая губы и чуть растягивая слова, как говорят на юге России. Глаза у него были темно-карие, а волосы светло-золотистого теплого цвета.

Он повернулся к Варе.

– Девочки, наверно, проголодались.

– Я не хочу есть, – заманерничала Зоя.

– А я хочу, – объявила Рина, – ужасно хочу, сейчас все съем.

– Перекусить следует, – сказал Ика.

По-видимому, он один здесь не зависел от Кости.

Подошел официант.

– Принеси пока папиросы, – распорядился Костя.

– «Герцеговину флор»?

– Да.

Говорил он и делал все нарочито медленно. Всем не терпится закусить, он это хорошо знает и не торопится.

Ногтем вскрыл папиросную коробку, бросил на стол – закуривайте. И только Варю спросил:

– Курите?

В его голосе она услышала ожидание отказа, ему, видимо, не хотелось, чтобы она курила.

Но она взяла папиросу.

– Я думал, вы не курите.

– Какое разочарование, – засмеялась Варя, как жестокая кокетка.

Костя отвел от нее медленный взгляд и, по-прежнему растягивая слова, спросил:

– Так что будем есть, что будем пить?

Левочка начал читать меню. Костя перебил его:

– Салат, заливное, – он оглядел стол, подсчитывая сидящих, – две бутылки водки и одну муската. Черный или розовый?

114